Альфа Центавра [СИ] - Владимир Буров

— Теперь ты назвала его на Он, — сказала подруга.

— Его здесь нет.

— Я здесь, — банщик оказывается сидел на околостенном малиновом кожаном диванчике.

— А что ты здесь делаешь, спрашивается?

— Курю.

— Что-то у тебя не видно сигареты.

— Зачем мне сигареты, даже Верблюд и Мальборо вне конкуренции, воздуха-то какие-е.

— А! ну ладно, спасибо и на этом, — Арт улыбнулась Пархоменко, и даже подумала — уже до этого — что возможно, он будет держать ее сумочку на балу. Тогда как другие боялись потерять сознание от этих самых воздухов сигарного типа. И в конце концов объяснила, что Шейк — это не танец, и не значит трясти случайного путника за ноги, как в фильме Берегись Автомобиля трясли великолепную даму, держа ее за ноги.

— Да и не копьё, — констатировала она, — а…

— А-а?

— Ко-ле-ба-ть-ся-я-я!

— Ну, ты додумалась, — разочаровалась даже Кали, а Броня так вообще только махнул рукой, мол:

— Так-то и я могу.

— А в чем дело? — спросила ЩеКа.

— Нет разницы, — ответила Кали, — что трясти, что колебаться.

— Вот и видно, мил человек, — обратилась она к Нази, предупреждая его жизнерадостную атаку, и не обращая внимания на банальное возражение Кали, — что есть. Колебаться — это значит: переходить незаметно от слов автора к словам героя, как это делал более известный вам — а вам особенно, она кивнула на Пархоменко у стены, но он только поперхнулся дымом, а так ничего и не понял — Маркиз Де. Он говорил:

— Давайте сначала расставим кровати, какая кому, а только потом займемся делом.

— Каким дело? — счел нужным вмешаться Банщик, раз на него обратили внимание.

— Этим, мой друг, Этим, — и дальше идет разговор.

— Разговор — это не дело.

— Помолчи, один раз тебя спросили, и это не значит, что теперь ты будешь тут постоянно махать веником, скройся с глаз моих.

— Случаюсь, эта, как ее, Джульетта.

— Я? Спасибо, тогда пока останься.

— Значит, не Трясти Копьё, а Колебаться между словами Автора и словами Героя, — сказала Кали, и добавила:

— А как же Спир — Копьё? — Оно ведь осталось.

— Это не копьё, а Труба, переходя незаметно от слов автора к словам героя, вы превращаетесь с Трубку. Два, казалось бы два независимых, непересекающихся Листа свиваются вместе, образуя трубку. Понимаете:

— Трубу, а не копьё. — И Труба эта есть не что иное, как переход с Альфы нашей Центавры сюды-твою на Землю. Ну, или, как здесь считается:

— Это — Вифлеемская Звезда, Звезда Перехода Демаркационной стены.

— Что отделяет эта Стена? — спросил Амер.

— Так известно, что, — беспечно ответила ЩеКа.

— Мы не понимаем, — ответили ребята хором.

— Я знаю, — сказал опять появившийся Пархоменко. — Так скать, бывал. И да: вы меня возьмете с собой на бал, если я правильно отвечу?

— Какой смысл? — сказал Броня. — Она-то, — он кивнул на Арт, как на нового Моисея, — ответ, видимо, знает.

— Да, ладно, пусть говорит, я так и так ему обещала, что будет на балу носить мою сумочку с бриллиантами.

— Это Театр, а люди в нем актеры, — сказал Банщик, и добавил: — Более того, как сказал Пушкин, там есть:

— Партер и кресла, и не только:

— Раёк нетерпеливо плещет, и… этеньшен:

— Взвившись занавес шумит. Это Труба — Переход между Сценой и Зрительным Залом. Вот это самое Шейк — Колебание и происходит именно благодаря этой Трубе.

Поэтому не:

— Копьём Потрясающий, а:

— В Трубку Свивающийся, образующий:

— Вифлеемскую Звезду.

— Вы разработали здесь, друзья мои, — Нази поднялся, — целое доказательство Великой Теоремы Ферма, а Вильям Фрей — это всё-таки Свободный Вилли, а именно:

— Защищаясь Нападаю.

— Или наоборот, — сказала Кали, — Нападая Защищаюсь. Именно это и значит Вильям — Надежный Защитник, но! С копьём. Вошел Банщик.

— Опять ты? — спросила ЩеКа. — Что?

— Эта-а, забыл добавить: ответ попросили нарисовать.

— Вот, — сказал Нази, а у вас получилось Доказательство на триста страниц. Все печально задумались, но Артистка что-то нарисовала, а потом показала всем. И народ, как сказал Пушкин:

— Опять безмолвствовал. Что это было? Это были Ворота Кремля. Кажется, Спасские.

— Да, это кажется Спасские ворота? — спросила Кали, как особа, обладающая особенными качествами в отношении мужчин: при ней они сразу начинают раздеваться.

— Рипит ит, плиз! — рявкнул капитан, ибо с первого раза такого злого парня не взять.

— Я тебе говорю, скотинообразный осёл! — подошла и рявкнула ЩеКа:

— Это Никольские или Спасские Ворота.

— Я не понял? — спросил парень, — почему Ворота с большой буквы?

— Дамы обернулись, посмотрели на небо, и стало ясно, что про Ворота с большой буквы — Нигде Не написано.

— Это маг в каракулевой шапке, — улыбнулись девушки.

— И я узнаю его, — сказала Кали, — это мой Васька.

— Васька! друг! — закричала и Артистка, — как ты здесь? А Амер-Нази и Пархоменко с веником стояли в пятидесяти метрах, так как боялись испортить всё дело. Сомневались, что по нарисованным на листке ватмана толи Спасскими, толи Никольским Воротами их пропустят в Кремль, а если и пропустят, то только в КПЗ.

— Кстати, спорим, — сказал Нази, повернувшись к Банщику лицом, к Кремлю задом, — что здесь есть КПЗ.

— Нет, не верю, просто отвезут в Районное отделение милиции.

— На что спорим?

— На Артистку.

— Да возьми ее так, бесплатно, предложи что-нибудь другое?

— Я больше ничего не хочу.

— Ты, дурак, Банщик, веришь, что она Инопланетянка, и по этом Воротам на бумаге нас пропустят в Кремль?

— Я не понимаю, почему бы нет?

— Как тебя зовут, ты говоришь, Пархоменко? Вот ты и порхаешь в небесах. И вообще, ты пива взял?

— Для бани? Естественно. Но думаю, нас не пустят в баню. Здесь не пустят, пойдем в Сандуны.

— Сандуны — это Кремлевская резиденция Под Прикрытием. Если пустят, то пойдем. Но нас не пустят, будем куковать в КПЗ.

— И да, — сказал Пархоменко, — если уж спорить, как вы настаиваете, то я согласен.

— На Артистку?

— На обеих.

— На обеих, — повторил Амер-Нази. — Зачем мне две?

— Мне надо, хочу обладать собственностью.

— Одной Артистки тебе мало?

— Она и так моя, по определению, — сказал Пархоменко, — хочу, чтобы была еще и Немоя.

— У тебя замашки Персидского Шаха.

— В случае чего… — Но тут им замахали руками Кали и Арт.

— Чего?

— Двигайте сюда!

— Щас идем-м!

— Так на что мы спорили, — давай определимся окончательно, — сказал Нази.

— Кстати, — перебил его Пархоменко, — Нази — это араб?

— Араб? — Бро приложил кончики пальцев ко лбу. — Хорошо, пусть будет по-твоему, тогда зови меня с сегодняшнего дня:

— Ксеркс.

— Не поймут.

— Кто?

— Наши люди, будут ассоциировать это имя со словом — Срать.

— Вот так? Ну, я вообще-то не араб, а араб, изменивший своему племени. Читал академика Панченко?

— Где? В бане? Нет.

— Так вот там написано, что человек, вышедший в степь Донецкую, тот молодой парень, которого в шахтах ждали все девушки, на самом деле есть не кто иной, как…

— Навозный Жук, — сказал Пархоменко, — я в курсе. Жители деревни, которую он покинул, чтобы выйти в степь на работу тяжкую, остались в большой обиде.

— Да, бывает называют даже обезьяной и свиньей, — сказал Нази. И добавил: — Тогда давай пока замнем этот вопрос для ясности, и просто еще раз проинтонируем, на что мы спорим:

— На дивизию, — сказал Пархоменко.

— Ты хотел этих дам.

— Только как приложение к мой личной дивизии.

— Как приложение? Еще какое-нибудь приложение тебе надо? Может еще Золотой Запас России хочешь?

— Я за него и буду биться.

— Откуда что берется только! — воскликнул Бро-Нази-Амер, — надеюсь это все?

— Только имя моей дивизии.

— Как? Вторая Ударная? — говори, а то мы уже пришли.

— Нет, просто: Летучий Голландец. Вот теперь пришли.

А Кали и Артистка уже уговорили Каракулевого капитана.

— Пропустит? — сразу шепнул Нази.

— Да ты что?! Согласился только посмотреть пароль, не пароль, а как это у вас на Земле?

— Пригласительный билет.

— Точно. Где он?

— Так у вас, наверное, я знаю?

— Да у меня, у меня он, сказал Пархоменко. И развернул ватман. Два охранника из будки бросились его отнимать.

— Брысь, брысь, — сказал Пархоменко, и устроил с ними драку, но проиграл, так как дрался только одной рукой, другая была занята футляром с ватманом.

А дамы знакомили каракулевого капитана с Бро. Они видели, что Пархоменко один дерется с двумя абармотами, как, между прочим, официально, хотя и только устно называли охранников Кремля, но думали: